Инна Живетьева - Орлиная гора
Долго тянулось время. Или для Марка оно мчалось, как самый быстрый конь? Митька не знал: Лесс не разомкнул губ. В тишине умылся, расчесался пятерней, отряхнул рубашку. Мороз шел по коже от таких сборов. Ложиться потом не стал. Стоял у окна, глядя, как заканчивают последние приготовления на площади.
Скрежет ключа в замке прозвучал как пушечный выстрел. Оба, Марк и Митька, вздрогнули. Подтянутый лейтенант сухо велел:
– Князь Лесс, выходите.
Марк прижался к стене, сравнялся цветом с белым батистом рубашки. Сглотнул, потер горло и медленно, очень медленно двинулся к двери.
– Княжич Дин, вы тоже.
За стеной ударили барабаны.
Бело-пурпурный строй с трех сторон залитого ослепительным солнцем двора. Молчащая королевская свита. В центре – сам Эдвин в темном мундире, рядом с ним коннетабль. Адъютант держит штандарт, перевязанный черной лентой. Барона Улека, понял Митька.
Марка вывели на середину, и рокот барабанов стих. Скрестились взгляды на преступнике. Только Темка уставился себе под ноги. Марк вытянулся в струнку, посмотрел прямо на Эдвина. У Митьки зашумело в ушах, и он пропустил, как коннетабль начал зачитывать королевский указ.
– …и с этим приказом был отправлен Маркий Лесс из рода Ласки, урожденный Маркий Крох из рода Лиса.
«Урожденный», – повторил про себя Митька. Но если правда то, что Марк сказал – а никто в здравом уме не выдумает про себя такое, – то у него действительно могло не быть повода. С какой горечью он бросал: «Байстрюк, ублюдок»! Вот и Темка поднял голову, смотрит на Марка: думает он о том же, что и Митька? Лицо у побратима серое от недосыпа – или от волнения. Кажется, он единственный, кто смотрит на арестованного без ненависти или презрения. Стоящий рядом с ним порученец с бронзовым Львом на мундире подался вперед, шевеля губами; на лице – жадное, нетерпеливое любопытство и торжество.
– …день по Макарьевскому тракту к Макарьевскому озеру, где находился отряд барона Улека. Видит Росс, никто более не ведал содержание приказа. А тот, кто узнал его позже, не успел бы передать мятежникам.
Действительно, король все рассчитал.
– …князя Дина.
Митька вздрогнул, услышав имя. Да, Ивовая балка не так уж далеко от Торнхэла. Значит, в тот вечер отец спешил устроить засаду. Даже не просто спешил – нервничал, боялся опоздать. Наверное, жалел, что в последнюю минуту присоединился к тем, кто жег деревню за Орлиной горой, и потерял время. Неужели ему мало смертей? И нужно было увидеть еще один пожар? Зачем он поехал?
– …неопровержимо доказывает вину королевского порученца Маркия Лесса из рода Ласки.
Кольнуло, точно кто иголку воткнул пониже лопатки. Что-то не сходилось. Отец всегда все рассчитывает точно. Не мог он так рисковать. Но ведь опаздывал… Или нет – просто торопился! Потому что узнал об отряде барона Улека уже вечером. Но как? Вдоль тракта в тот день не ходили на разведку – собираясь бежать, Митька все разузнал заранее. Из Торнхэла выехал только один отряд: за Орлиную гору. Только один! Маркий же ехал другой дорогой. Сверни – не успел бы к Макарьевскому озеру. Кого-то другого должны были перехватить там, вблизи сожженной деревни. Митька с отчаянием глянул на Темку. Почему, ну почему не расспросил его раньше, был ли кто из людей короля в тех местах?
Снова ударили барабаны. Порученец рядом с Темкой с волнением облизнул губы; щеки его горели. Двое солдат встали рядом с Марком, готовясь вести преступника на площадь. Тот рывком вскинул голову, заложил руки за спину. Ни на воробьиное перо не было в нем раскаяния.
Митька снова взглянул на Темкиного соседа, на его бронзовый герб. Долбило какое-то воспоминание, точно птенец стучал клювом в скорлупу. Ну же! Тепло камня под ладонями, длинная тень, тянувшаяся за часовым. Голос отца: «Предатели есть и на той стороне, вот только король скорее поверит, что мятежники разыграли удачную карту, чем в трусость льва». Нет! Он сказал: «В трусость Льва».
– Ваше величество! Милости прошу, выслушайте. – Митька оттолкнул лейтенанта, бросился к королю, упал на одно колено.
Возмущенный ропот раздался в свите. Эдвин махнул рукой, и барабанщики замерли.
Митька заговорил торопливо, не вставая с колена. И только рассказав все, решился спросить:
– Скажите, ваше величество, не ездил ли порученец из рода Льва за Орлиную гору?
– Это ложь! – взвизгнул княжич с бронзовым гербом на мундире. – Дружка-предателя выгораживает, шакалий выродок!!! Мой король, род наш честно служит! Врет, он сам предатель!
Митька не отрываясь смотрел в лицо Эдвину. Только бы поверил! Тяжелый взгляд у короля, но княжич не опустит глаз.
– Дополнительное расследование.
Сказал, как отрубил.
Митька поднялся, оглянулся на Марка: у того из закушенной губы скатилась на подбородок капля крови.
Глава 15
Жизнь королевского порученца не стоит на месте, даже когда расследуют дело побратима. Вызвали пару раз на допрос, вымотали душу, заставляя вновь и вновь вспоминать молчаливый Митькин крик: «Не стреляй!!!»
Спрашивали и о Марке. Но что Темка мог сказать? Да, почти год жили в одной палатке, делили хлеб. Почти не разговаривали. Прав был Марк тем холодным весенним днем, когда показал иссеченную спину: ничегошеньки не знает о нем Темка. Если быть честным перед самим собой, то княжич впервые толком задумался: чем на самом деле жил Марк, во что верил? Порой Темка жалел, что ему пришлось узнать позорную тайну – признание Марка еще больше все усложнило. Казалось бы, можно со спокойной совестью относиться к байстрюку с презрением, но не получалось. За что презирать-то? Что безроден? Так Темка же не князь Крох, чтобы считать, что честь приходит лишь с титулом. Что обманул? Интересно было бы посмотреть, как Марик будет трепаться налево и направо о семейном позоре. Нож обманом оставил, это да. Но потом вернул. Неприязнь, вина (хотя – за что?!), невольное восхищение тем, как держался Марк перед казнью, спутались в такой клубок, что и не размотать. В конце концов Темка махнул рукой: как будет, так будет.
Дни шли; помост для казни не разбирали. Княжич Торн мотался с поручениями и только коротко узнавал о происходящем. Митьку допрашивают каждый день. Кажется, его положение смягчилось. Даже в свите короля о княжиче Дине кое-кто отзывался без презрения. Допрашивали и Марка. Вскоре они оба оказались в дворцовых покоях, а в той комнатушке – Фалький Ледней.
Как-то Темка видел отца Фалька. Говорили, князь возмущался: мол, нет и не было в роду Леднеев предателей, бронзовая лента не замарана грязью; как король может верить тем, кто опозорил геральдическое золото? Но Эдвин не просто верил – он собирал факты.
